Во дворе перед нашим подъездом выгуливает свою любимую белую болонку на поводке соседка с первого этажа - моя бывшая учительница литературы и главная сплетница нашего района. В спешке я едва не врезаюсь в нее.
- Здрасьте... извините! - пыхчу я, сдувая с лица прядь растрепавшихся волос, и на ходу успеваю вильнуть в сторону, чтобы продолжить путь к остановке общественного транспорта.
- Алëночка! - откликает она меня. - Я тут вспомнила кое-что важное насчет тебя и закадычного дружка Котова, про которого ты давеча спрашивала...
Краем глаза замечаю, что к нашей остановке выруливает желтая круглофарая «морда» моего троллейбуса, и прибавляю ходу.
- Простите, Роза Соломоновна! Очень спешу!
Успеваю заскочить точнехонько в закрывающиеся автоматические двери в самый последний момент и только затем перевожу сбившееся дыхание. Слова, брошенные мне в спину старенькой учительницей, доходят до сознания с опозданием.
Вот досада-то! Что же такого важного Роза Соломоновна хотела сообщить про «дружка Котова» - Василия Боярова? Теперь это узнать можно будет не раньше завтрашнего дня. Только бы не забыть!
На всякий случай устанавливаю себе в телефоне электронный будильник-напоминалку с пометкой «Соломоновна». Так надежнее.
В ресторанный комплекс «Дворец» я прибываю через четверть часа. Плюс еще пять минут объясняюсь с управляющим Олегом Даниловичем о цели моего прибытия. Но стоит ему услышать фамилию босса, как он сразу преображается из высокомерного сноба-цербера в почтительного служащего и уточняет с подчеркнуто уважительной вежливостью:
- Алëна Игоревна? Клëнова?
- Да, - киваю с облегчением.
- Вас ждут. Я провожу.
Я проникаю на праздник чужой жизни тихо и робко, словно привидение. Протискиваюсь в дверь и стою возле стенки, разглядывая шикарные вип-ложи и фуршетные столы, которые подавляют меня своим великолепием.
Свадебная вечеринка одного из боссов корпорации «Сэвэн» в самом разгаре - это сразу ощущается по великолепной акустике развлекательно-лирического выступления, которое только что началось в честь новобрачных: очаровательной темноволосой девушки Кати в небесно-голубом платье и медового шатена Царевичева.
Большая часть гостей собралась вокруг сцены, под которую приспособили часть головокружительно-прозрачной террасы из бирюзового стекла, стали и хрома. Восхитительное зрелище получилось! А звуки красивейшей фолк-баллады и голоса седого красавца-певца - почему-то с больничной повязкой на голове, - так очаровывают, что на несколько минут я забываю, зачем сюда явилась...
Ровно до того момента, как интимно-мурлыкающий голос подкравшегося Боярова произносит мне прямо в ухо:
- Алëна Игоревна, вы опоздали. Придется штраф отрабатывать.
Глава 8. Страсти по боссу
От ласки его горячего шепота по моей шее бегут мурашки. На какое-то мгновение у меня появляется непроизвольно-безумный порыв закрыть глаза и повернуть голову - совсем немножко! - чтобы его губы скользнули по моей щеке...
Но усилием воли я обуздываю опасный соблазн и, не глядя на Боярова, интересуюсь ровным тоном:
- Надеюсь, вы пошутили?
- Надейся, - усмехается он и вдруг хозяйски властным жестом поворачивает мое лицо к себе за подбородок. - Я слишком долго тебя ждал, чтобы так легко простить.
Интонации у него в голосе какие-то необычные. Двусмысленные, что ли. Как будто речь идет вовсе не о моем опоздании, а совсем о другом - давнем, болезненном вопросе... нашего полузабытого прошлого.
Интересно, когда-нибудь он хоть намекнет, что знал меня в далеком детстве? Или так и будет молчать по какой-то одному ему известной причине? Кто знает, может, ему так неприятно вспоминать о моем непредумышленном бойкоте, что теперь он считает меня человеком, абсолютно недостойным его личного доверия...
И это, как ни крути, обидно. Очень обидно.
- Не знала, что вы такой злопамятный, - неожиданно вырывается у меня то, чего я совершенно не собиралась говорить.
Подмечаю, как в ярких серо-голубых глазах Боярова вспыхивает какое-то острое, сильное чувство. Но интерпретировать его у меня никак не получается.
Мужские пальцы на подбородке сжимаются чуть сильнее, заставляя меня разомкнуть губы, и жар пристального внимания босса устремляется на мой рот.
- Да, у меня очень хорошая память, - тихо подтверждает он без улыбки и добавляет, пристально вглядываясь мне в лицо: - Зло, равнодушие, добро - неважно, что, - я всë помню. Всë подмечаю и анализирую. И мне без разницы, прошло ли с того времени всего несколько часов... или несколько лет. Семь, например. Или четыре. А может, и все двенадцать.
Осознание смысла его слов окатывает меня волной беспокойства и смятения. Бояров сказал - двенадцать лет! Ровно столько, сколько прошло с момента гибели моих родителей и школьного скандала. А это значит, что он, будто мысли мои прочитав, впервые позволил себе почти прямой намек на те события...
Вот только кое-что смущает еще больше.
К чему было отчетливо многозначительное замечание насчет четырех и семи лет?
Не припоминаю, чтобы мы с ним пересекались, когда мне исполнилось восемнадцать. В ту пору я начала встречаться с Красавиным, и мой бывший дико ревновал меня ко всем... Так что я из глупой влюбленности предусмотрительно ограничила свое общение с противоположным полом до минимума.
А что примечательного было четыре года назад?
У меня-то понятно что - беременность. А незадолго до этого был очень неприятный период с повзрослевшими членами той самой районной шайки, которая не давала мне проходу в школьные годы. Почти все они в итоге после школы оказались на зоне по самым разным причинам... но трое в тот год как раз отсидели, вышли из тюрьмы и принялись за старое персональное развлечение - только уже не стали ограничиваться простыми насмешками, а перешли на откровенные домогательства. Но, к счастью, Красавин тогда проявил себя на удивление настоящим мужчиной и сумел дать им отпор...
И это был единственный случай, когда его действия вызвали у меня реальное чувство защищенности и надежности рядом с ним.
Большой палец Боярова бережно касается моей нижней губы в легкой откровенной ласке, так что я непроизвольно вспыхиваю от горячего смущения. И всë же не могу никак заставить себя отстраниться от его руки или как-то возмутиться подобным обращением.
Зато выражение его глаз вдруг стремительно теплеет.
- Но у меня есть один плюс, Алëна... - он награждает меня быстрой белозубой усмешкой. - Я человек отходчивый. И со мной очень легко поладить... тем, кто мне небезразличен.
«А я вам до сих пор небезразлична?» - так и хочется его спросить без обиняков, и я даже открываю рот, но в наш фактически интимный разговор вмешивается третье лицо.
- Василий Андреевич, - ядовито окликает Боярова инспекторша Елена, прожигая нас ревнивым взглядом, - мой начальник жаждет пообщаться с вами. Вам это всë еще интересно, надеюсь?
Он с видимым сожалением отступает от меня на один шаг и убирает руку.
- Интересно, Леночка, мне всë еще интересно, - соглашается небрежно, потом зачем-то говорит мне: - Что ж, делу время, а лирике, увы, только час, Алëна Игоревна. Доставай наши документы и топай за мной.
Инспекторша Елена ловко опережает меня и оттесняет в сторону, заставляя идти позади них двоих, а не рядом. Слышу, как она недовольно бубнит вполголоса, обращаясь к боссу:
- Ее присутствие обязательно? Я могу взять ваши бумаги и помочь вам...
Повисает короткая пауза. Чувствую, как Бояров искоса смотрит на меня, не поворачивая головы, а затем небрежно отвечает:
- Ну конечно, обязательно. Потому что Алëна, можно сказать, моя правая рука, а это значит, что без нее я как без рук... м-м, пошловато звучит, да? Словом, помощница она мне... самая незаменимая и самая любимая.
В последней его фразе звучит ласковая ирония, которая по какой-то неведомой причине остро, даже болезненно меня задевает.